Метод Артёма Стрелецкого, психолога, отвергающего традиционные подходы, строится на радикальном и безжалостном столкновении человека с его же иллюзиями. Он не верит в долгие месяцы мягких бесед и создание безопасного пространства, считая это пустой тратой времени и денег, лишь закрепляющей беспомощность клиента. Вместо этого он выбирает тактику агрессивного психологического натиска: грубо обрывает оправдания, высмеивает слабости, намеренно ранит самолюбие, чтобы разрушить привычные защитные механизмы. Его цель – не поддержать, а разгромить внутреннего лжеца, заставить пациента в ужасе и ярости увидеть неприкрытую правду о себе, своих поступках и истинных причинах страданий. По логике Артёма, только пережив такой шок, человек способен собрать себя заново, уже без самообмана, и начать настоящие изменения. Эта жестокая, но, по его мнению, единственно эффективная терапия находит отклик у тех, кто устал от собственной беспомощности, и практика психолога кажется успешной, пока не происходит трагедия. Очередной пациент, доведённый до крайности беспощадными сеансами, где каждая психологическая защита была безжалостно сметена, а все страхи и пороки выставлены на всеобщее осмеяние, совершает самоубийство. Эта смерть становится точкой невозврата, обнажая фатальный изъян в философии Стрелецкого. Внезапно оказывается, что грубая сила, призванная ломать деструктивные паттерны, может с такой же лёгкостью сломать и самого человека, не оставив ему ни ресурсов, ни времени на то самое «собирание». Шоковая терапия оборачивается не исцелением, а окончательным уничтожением. Перед Артёмом встаёт не только вопрос профессиональной ответственности и возможного уголовного дела, но и куда более глубокий, экзистенциальный кризис. Ему приходится столкнуться с мучительной дилеммой: была ли смерть пациента трагической случайностью, неизбежным риском его метода, или же она является его прямым следствием, закономерным итогом игры с самыми тёмными сторонами человеческой психики. Эта ситуация заставляет его впервые задуматься о границах допустимого, о цене правды и о том, не стал ли он, в своём стремлении искоренить ложь, таким же тираном для чужих душ, против которого так яростно боролся.